Совсем не все равно, если человек называет нечто «манией» или «богом». Служить мании предосудительно и недостойно, а служение богу полно смысла и надежды, ибо это акт подчинения высшей, невидимой и духовной сущности. Персонификация позволяет нам видеть относительную реальность автономной системы, и не только допускает возможность ассимиляции, но и лишает энергии демонические силы в жизни. Если не признавать бога, развивается эгомания, а из этой мании развивается болезнь. [156]

Современному мышлению признание бога в самый пик «одержимости», которую мы могли бы назвать энтузиазмом (слово, производное от en-theos [157] – бог внутри), навязчивостью, зависимостью, состоянием тревоги, в лучшем случае кажется несовременным, а в худшем – предрассудком. Но Юнг мыслит глубже. Наши предки пришли к осознанию того, что нечто получает над ними власть, что некая энергия становится побуждающей и независимой от них. Вспомнить о том, что таково может быть воздействие бога, которого мы чем-то обидели, – значит направить Эго в сторону смиренного и вместе с тем осознанно-ответственного отношения к этой энергии. Говорить о боге, который имеет надо мной власть, – значит уже сотрудничать с этим богом, с этой энергией и начать осознавать те шаги, которые нужно сделать, чтобы восстановить к нему правильное отношение. Сегодня мы можем употреблять более нейтральный язык: например, власть гнева вместо власти Ареса, но в любом случае нам нужно отдавать себе отчет в том, что воздействующая на волю энергия находится у нас внутри.

В городе, где я живу, недавно одна женщина утопила своих пятерых детей. Она так поступила под воздействием иллюзий своей личной вины и неполноценности, которые преимущественно были порождены ее друзьями-фундаменталистами. Она верила в то, что может освободить от себя своих детей и отправить их в лучший мир. Старшие дети пытались бороться за жизнь, но она силой держала их голову под водой. Хотя она состояла на учете в психиатрической клинике и принимала медикаменты, ни психиатрическая помощь, ни фармакологические препараты не обладали достаточной силой, позволяющей снизить приступ ее мании. В тот период, когда она совершила пять убийств, она не получала психиатрическую помощь и не принимала свои таблетки, зато регулярно впитывала в себя определенную дозу фундаментализма.

Мы спросим: как бы смогла Медея [158] до сих пор жить среди нас? Но кого из родителей миновала хотя бы мимолетная одержимость мыслью об убийстве своих детей, даже с учетом того, что он одновременно с тем обожает их. В реальном мире психики амбивалентные мысли живут бок о бок друг с другом, хотя сознание может отдать предпочтение той или другой из них. Но что тогда происходит с другой мыслью, отвергнутой сознанием? Волей-неволей она найдет способ своего выражения каким-то иным, быть может, совершенно ужасным способом.

Давайте признаем, что вместе с Героем внутри нас живет и Арес, и что для каждой верной Антигоны [159] обязательно найдется смертоносная Медея. Те из нас, кто знают об их присутствии, могут лишь смиренно склониться в мольбе перед богами, которые нами правят. Если мышление современной психологии выходит за рамки категорий невроза или проходит мимо них (и в чем тогда заключается фантазия о «нервах»?) и вместо этого метафорически представляет раненого или отвергнутого бога, то тем самым мы восстанавливаем таинство и глубинную размерность человеческого переживания.

Мы все время околдованы нашим языком. Вместо того чтобы сказать: мы – это рак, и он является частью нашей жизни, мы говорим: для нас рак – чуждый элемент, присутствующий в нашей жизни. Мы говорим, что у нас есть комплекс, вместо того чтобы сказать, что комплекс – это часть нашей интрапсихической реальности. Естественно, дистанцируясь от всего этого, Эго пытается от него защититься, но тем самым по существу мы все больше оказываемся в состоянии диссоциации. Современные люди вряд ли смогут постичь ценность идентификации с богом как часть внутренней работы, но вопрос остается: в какой мере мы связанны с невидимым миром, а в какой мере он действует автономно, и в каком случае он нам помогает, а в каком мы становимся его жертвой?

Джинетт Пари [160] , специалист в области архетипов, сформулировала эту дилемму следующим образом:

То, что древние греки называли раной, нанесенной божеству, оборачивалось для смертных божественной яростью и трагическим проклятием. Как при неврозе или психозе, страдания такого типа никуда не ведут и ничего не дают. Древние греки с несчастной судьбой спросили бы, какое божество они задели или обидели. Постановка таких вопросов была частью того, что мы назвали бы терапией. [161]

С одной стороны, у этой бедной женщины, утопившей своих детей, в голове сидели демоны, а демоны извне обвиняли ее в грехах. Задача терапии заключается в том, чтобы признать силу идеи, в особенности той, которая противна Эго, и с уважением отнестись к ее силе, иначе человек станет жертвой ее автономного отыгрывания. Называя такие мысли злом и подавляя их, мы тем самым лишь порождаем чудовищ в бессознательном. В этом и состоит обман фундаментализма, а именно – в фантазии, что человек может избавиться от дурных мыслей, а затем совершать только праведные дела и поступки. Если бы это было так, у нас было бы осознанное богатство, а не душевная теснота, радостное язычество, а не безрадостная ортодоксия и мы тратили бы гораздо меньше усилий на контроль за эротическим мятежом пророка, пришедшего к людям с обещаниями изобильной жизни.

Но можно возразить, что у этой современной Медеи была связь с богами, по крайней мере с богом, который существовал для ее круга, осуждающим и карающим богом. И что этот бог сделал для ее детей? Разумеется, в данном случае проблема заключается не только в том, что эта женщина была окружена своими напуганными современниками, которые проецировали свой страх и негативный отцовский комплекс в качестве божества, а в том, что энергия ее собственного Эго оказалась истощенной: отчасти из-за влияния культуры, отчасти – ее биологии.

Корректирующее или компенсаторное психотерапевтическое или фармакологическое воздействие оказалось прерванным и больше не могло ей помочь сохранять равновесие с силами ужасного консенсуса [162] и подвижными биохимическими процессами, происходящими у нее в мозге. Если бы это воздействие сохранялось, оно помогло бы ей укрепить сознание, и тогда она смогла бы преодолеть круговерть противоречивых эмоций, начать более-менее ясно мыслить и принимать адекватные решения. Ее дети могли бы остаться живы. Но мы не можем этого знать, хотя знаем точно, что в тюрьме, под воздействием лечения, согласно результатам обследований, у нее восстановилось психическое здоровье, и теперь ей придется жить с полным осознанием того, что она сделала. Следовательно, скрытым богом в данном случае является великий бог Страх – бог, который сохраняет свою власть над многими душами. Кто не сможет распознать этого бога, закончит тем, что будет подчиняться ему бессознательно. По выражению Юнга, подчиняться мании – отвратительно; подчиняться богу – достойно.

Персонифицировать бога – значит не только признать его силу, но и иметь возможность вступить с ним в какие-то особые отношения. Бог Страх, общепризнанный бог, становится деспотичным убийцей. С персонификацией бога появляется возможность ассимилировать соответствующее ему содержание в сознание и тем самым лишить это содержание его демонической силы. Когда человек находится в плену демонических сил, а их энергия подпитывается толпой, лишь малая толика такого содержания достигает сознания обычного человека.